Христианская мифология — комплекс представлений, образов и символов, связанных с христианством и развивающихся во взаимодействии христианской доктрины с фольклорными традициями христианских народов[1].

Святая Гора Афон, из цикла «Славянская эпопея» Альфонса Мухи, 1926. Изображено незримое присутствие святых

Соотношение с христианской доктриной

править

Соотношение между христианской доктриной и христианской мифологией весьма противоречиво. Христианская доктрина в своём обязательном для верующего виде, теология, представляет собой систему догматов и моральных принципов, сознательно противопоставленных чувственной наглядности и житейским ценностям. Эта система стадиально отлична от мифологии и противоположна принципу мифологии как обобщения архаического обычая, поскольку противопоставляет данности обычая потустороннюю «истину». Уже иудаистическая мифология представляет собой сложный феномен, определённые черты «обычной» мифологии в ней отсутствуют. Целые пласты мифологического материала (например, подробные сведения по фантастической космологии и др.), богато представленные в буддийской, джайнской мифологии и др., практически отсутствуют в каноне христианского Священного Писания и Священного Предания. Они имеются в христианских апокрифах, в фольклорных и полуфольклорных текстах. Они обособлены от официальной, общеобязательной доктрины[1].

Связь с ритуалом

править

В Евангелиях имеется ряд сюжетов, которые рассматриваются как мифологизация ритуалов. Так, рассказ о Крещении Господнем может содержать историческую основу, но представляет собой новое мифологическое обоснование традиционной практики водяного обрядового очищения. Известно большое число примеров обратной зависимости: народных и церковных обрядов, которые были построены на мотивах евангельских повествований. Такие инсценировки содержат в себе календарные обряды и праздники народов Европы. Наряду с обычаями и обрядами местного и нередко дохристианского происхождения, имеется много таких, которые изображают в лицах эпизоды евангельской истории: прежде всего это средневековые мистерии — инсценировки Рождества Христова, драматизация пасхального цикла — страстей Христовых, начиная с использования «пальм» или заменяющих их ветвей ивы или иных деревьев, относящихся к ритуалу Входа Господня в Иерусалим, и вплоть до торжественного празднования Воскресения Христова, с возжиганием огней, облачения в торжественные светлые ризы, взаимных поздравлений — «Христос воскресе», колокольного звона и др. В большинстве случаев эти религиозные инсценировки теряли характер строгого обряда и становились народным развлечением, а отчасти входили в официальную церковную литургику[2].

Легенды и предания

править
 
«Святой Георгий и дракон», Гюстав Моро, 1890

В европейском фольклоре нарративы, связанные с именами заранее известных персонажей, повествующие о событиях и времени, воспринимаемые как исторические, обычно делятся на легенды и предания. Легендами называются в основном нарративы о персонажах священной истории (евангельских персонажах, святых), преданиями — нарративы о персонажах мирской истории, и элемент чудесного в данном случае не является обязательным[3]. Предание как жанр, связанный с «историческим» временем, архаизирует и мифологизирует не господствующую религиозную систему, как это делает легенда, а представления о мирской истории[4].

В любых традициях в сравнении с мифом легенда менее сакрализована и повествует о более поздних событиях. В непрерывных традициях легенда соотносится с мифом синхронно, в традициях, где произошла смена религиозной системы, как в христианской, — диахронически. В таком случае мифы являются одними из источников легенд. Легенда принадлежит к числу жанров, находящихся между мифом и историческим описанием. В непрерывных традициях существование легенд определено потребностью в «историческом» жанре, тогда как в традициях второго типа легенда выполняет ряд других функций. В христианской мифологии основным признаком легенды выступает не столько её «историчность», сколько неканоничность.

Предшествующие мифы вытесняются из повествовательных жанров, но их содержание сохраняется в ритуале, несюжетных ритуальных текстах и несакральных сюжетных текстах (былички и сказки). Эта ситуация создаёт потребность в жанре, воспроизводящем сюжетику предшествующей традиции. Христианские легенды являются нарративами, аксиологический статус которых снижен в сравнении с каноническими текстами. Канонические повествования в новой системе ритуалов имеют тот же статус, которым обладает миф в традиционных ритуальных системах. Низкий статус легенды в сравнении с каноном устраняет противоречия в рамках синкретического народного христианства. Апокриф, напротив, нередко претендует на большую «истинность» в сравнении с каноном. Жанры апокрифа и легенды близки в необходимости для них заданного «прежде» канона. Легенды были включены в новую религиозную систему с помощью отнесения их сюжетов к христианским святым, с которыми были отождествлены герои прежних мифологических сюжетов, при этом события этих повествований воспринимаются как более поздние и менее ценные, чем евангельские. Легенды о христианских святых отчасти воспроизводят сюжеты дохристианских мифов, становясь одним из средств переноса старой мифологии в новую христианскую среду. В жития святых, статус которых ниже статуса священного писания, возможно заимствование нехристианских мотивов. Легенда становится средством переноса именно сюжетных элементов прежней мифологии в отличие от отдельных признаков персонажей и представлений, которые могут сохраняться лишь в виде упоминаний в заговорах, пословицах, приметах и др. Житийные легенды, принадлежа к историческому жанру, в то же время связаны с календарным ритуальным циклом.

Отдельную категорию составляют христианские легенды о ветхозаветных персонажах (например, в русских духовных стихах, которые характеризуются как легенды или апокрифы, спетые былинным стихом), а также Бог и Дьявол. Специфика этой разновидности легенд заключается во времени, к которому относится повествование — евангельская, ветхозаветная эпохи или эпоха творения, в рамках христианства выступающие в качестве мифического времени, что сближает эти легенды с мифами. Такие легенды включают сюжеты борьбы громовержца с его противником или рассказы о сотворения мира. Место громовержца может занимать Бог, его противника — Дьявол. В других вариантах роль громовержца играет Илья-пророк. Противник громовержца считается Дьяволом. Он может сохранять своё имя или в результате инверсии выступать под именем самого громовержца. Такие нарративы вызваны стремлением соотнести главные сюжеты с высшими уровнями системы или воспроизвести сюжеты, невозможные без главных персонажей данной системы. К это категории принадлежит сюжет творения, распространённый в дуалистических космогонических легендах, например о совместном творении мира Богом и Дьяволом. Типологически такие легенды близки к мифам о культурных героях трикстерах (полинезийский Мауи и др.), сотворивших острова и др. Функционально эти легенды являются компенсацией свойственной мифологии дуалистической структуры в условиях новой моноцентрической мифологии. Несмотря на сближение с мифами, эти легенды имеют маргинальный характер лишены непосредственной связи с культом.

Ряд европейских легенд повествуют о событиях, происходящих в абстрактном неуточнённом времени, что сближает их с притчами и сказками. В частности, святые выступают таких сюжетах в качестве мифологических персонажей — как существовавшие «всегда». Легенды этого типа могут повествовать о связях святых с обычными людьми, например, легенда о святом Николае Угоднике, защитившем пахаря от Ильи-пророка. Такие эпизоды могут включаться в сказку.

Сюжеты других легенд помещены в историческом времени конкретного этноса и пересекаются с преданиями. Они могут существенно сближаться во времени с носителями или опережать его, переходя в эсхатологическое время, которое, однако, часто сохраняет связь с историческим — точные датировки конца света или отнесение его к обозримому будущему. Эсхатологические легенды обнаруживают сходство и с легендами об утопических странах или обществах (русское Беловодье). Социально-утопические легенды граничат с жанром преданий, поскольку могут включать сюжеты об исторических, несакрализованных лицах, которым придаётся функция восстановления нарушенной справедливости и установления утопического благополучия, что связывает их с культурными героями, но переосмысленными в рамках поздних социальных отношений. Такова, например, легенда о старце Фёдоре Кузьмиче (Александре I)[3].

Священное предание

править
 
Рождество Пресвятой Богородицы, сюжет, который не упоминается в Священном писании и сообщается в апокрифе «Протоевангелие Иакова»

Священное предание представляет собой способ передачи религиозного учения в устной форме через проповедь, обряд и др., существующий параллельно со Священным писанием. Как Священное писание, так и Священное предание рассматриваются как отражающие Божественное откровение. Священное предание может считаться первичным по времени, но в ряде случаев вторичным по значению.

В христианской теологии существует тезис о полноте откровения в Священном писании. На этом основана протестантская доктрина о «достаточности Писания». В православной традиции, в целом в полной мере признающей Священное писание, известны случаи признания приоритета Священное предания (например, А. С. Хомяковым). Священное предание может считаться сокровенным знанием церкви, которое не сообщается непосвящённым, но в случае необходимости, например, для низвержения ереси, может быть открыто в проповедях, постановлениях церковного собора и др. Священное предание может восприниматься как знание, не бытующее словесно, позволяющее отличить истинное от ложного и постигать откровение. В данном смысле Предание отличиется от преданий (во множественном числе) как передаче конкретных частей учения[4].

Хронологическое расширение и развитие мифической фабулы

править
 
Убийство Левиафана. Гравюра. Гюстава Доре, 1865

Ветхий Завет

править

Мифические модели, такие как изначальная борьба между добром и злом, появляются на протяжении всего Танаха (или Ветхого Завета), включая отрывки, описывающие исторические события[5]. Отличительной чертой Танаха является переосмысление мифа на основе истории, как в Книге Даниила, запись опыта евреев периода Второго Храма под чужой властью, представленная как пророчество о будущих событиях и выраженная языком «мифических структур» с «эллинистическим царством, изображаемым как страшное чудовище, которое не может не напоминать [языческий миф Ближнего Востока] о драконе хаоса»[5].

Новый Завет и раннее христианство

править

По мнению некоторых учёных, занимающихся антропологией религии, история Христа содержит такие мифологические сюжеты, как спуск в подземный мир, героический миф, умирающий и воскресающий бог[6][7][8][9][10][11].

Средневековье

править
 
Ведьма, отправляющаяся на шабаш на метле, Альбер Жозеф Пено[англ.] 1910

Согласно Мирче Элиаде, Средневековье пережило «расцвет мифического мышления», в котором каждая социальная группа имела свои «мифологические традиции»[12]. Часто у профессии был свой собственный «миф о происхождении», который устанавливал образец для её представителей; например, рыцари пытались подражать Ланселоту или Парсифалю. Средневековые труверы разработали «мифологию женщины и любви», которая включала христианские элементы, но в некоторых случаях противоречила официальному церковному учению[12].

Мифические темы и персонажи

править

Ось мира

править

Многие мифологии включают «центр мира», который часто является священным местом творения; этот центр часто принимает форму дерева, горы или другого вертикального объекта, который служит axis mundi, осью мира[13][14]. Ряд[кто?] учёных связал христианскую историю распятия на Голгофе с этой темой космического центра. В «Мифах творения мира» Дэвид Лиминг утверждает, что в христианской истории о распятии крест служит «осью мира, центром нового творения»[13].

Согласно традиции, сохранившейся в восточно-христианском предании, Голгофа была вершиной космической горы в центре мира и тем местом, где Адам был как создан, так и похоронен. Согласно этой традиции, при распятии Иисуса Христа Его кровь упала на прах Адама, похороненного в этом месте, и таким образом произошло его искупление[13][страница не указана 2684 дня][14][страница не указана 2684 дня]. Джордж Эвери рассматривает связь между космическим центром и Голгофой в своей книге «Христианская мифология», отмечая, что образ черепа Адама под крестом появляется во многих средневековых представлениях о распятии[14].

В «Мифах творения мира» Лиминг предполагает, что Эдемский сад также может считаться центром мира[13].

См. также

править

Примечания

править
  1. 1 2 Аверинцев, 1988.
  2. Токарев, 1988.
  3. 1 2 Левинтон. Легенды и мифы, 1988.
  4. 1 2 Левинтон. Предания и мифы, 1988.
  5. 1 2 "Christianity". Encyclopedia Britannica (англ.). Архивировано 1 ноября 2014. Дата обращения: 7 мая 2017.
  6. Leeming. Christian Mythology. — 1998.
  7. Dundes. The Hero Pattern and the Life of Jesus. — С. 186.
  8. Leeming. Dying God. — 1996.
  9. Alina Dart, антрополог культуры, историк. Экспериментальное исследование про историчность/мифологичность Иисуса Христа. Возникновение христианства. Mozello (7 сентября 2017).
  10. M. David Litwa. How the Gospels Became History: Jesus and Mediterranean Myths (англ.). — Yale University Press, August 6, 2019. — 312 p. — ISBN ISBN 0300242638 ; ISBN 978-0300242638.
  11. Noga Ayali-Darshan. Dying and Rising Gods. The History of a Mythologem in West Asia of the Second Millennium BCE (англ.). — Zaphon, April 25, 2024. — 201 p. — ISBN ISBN 3963271965, ISBN 978-3963271960.
  12. 1 2 Eliade. Myths, Rites, Symbols. — 1976.
  13. 1 2 3 4 Leeming, D. A. Creation Myths of the World (англ.) // Greenwood Publishing Group. Архивировано 4 марта 2016 года.
  14. 1 2 3 George Every. Christian Mythology. — The Hamlyn Publishing Group. — 1970.

Литература

править
на русском языке
на других языках