Файл:Drevnosti RG v1 ill108.jpg

Нарамник, пояс кожаный и глиняная чашечка, найденные в гробе в церкви Спаса на Бору в Москве

В притворе Кремлевской дворцовой церкви Спас на Бору, где с XIV по XV в. был монастырь, открыты в 1836 г. при переделке стенок под каменным помостом два каменных гроба, покрытых такой же плитой; один у южной, другой у северной стены от входа. В первом найдено еще не истлевшее тело в широком шелковом платье с широкими рукавами, палевого цвета; голова его, сохранившая кожу и волосы, покрыты шелковым убрусом. В ногах у него лежала берцовая кость и чашечка глиняная, муравленая. В другом гробе открыт полуистлевший остов, судя по краткости бедренных костей и тазовому выгибу позвоночного столба, женский. Кости сохранили свое естественное положение до того, что руки остались сложенными, только голова, отделившаяся от туловища, лежала поодаль, вероятно оттого, что истлело изголовье, на коем она покоилась. На груди у него был кожаный параманд с ремешками; чресла его обнимал такой же пояс. В ногах лежала глиняная чашечка, как и у другого, муравленая, и остатки кожаных сандалий.

Без сомнения, тела сии погребены тогда, когда еще Спасо-Преображенский княжеский монастырь служил усыпальницей не только своих настоятелей и монахов, но, как увидим далее, князей и княгинь, когда они в нем принимали предсмертное пострижение, а некоторые из них проводили здесь остаток жизни в келейном уединении.

Каменные гробы окладом своим похожи на открытые в Киеве, в старой Рязани и других местах России. Подобно египетским они обхватывают голову, туловище и ноги человека. Впрочем, оклад, или форма, гробов, был в Древней Руси не всегда одинаков; потому что находили каменные гробы, высеченные из цельного белого камня, наподобие ящика или трапеции, как, например, гроб великого князя Андрея Боголюбского во Владимире. По указанию летописей, в каменные раки нередко вкладывались деревянные гробы, или колоды, ковчеги, корсты, буды1. Случалось, что в гроб отца клали детей. Тело Владимира Васильковича, философа, в 1287 г. «положища в отне гробе». Хотя, по принятому обычаю, в древности у русских погребали усопших в самый день их кончины до захождения солнца (то бо последнее солнце видят до общаго Воскресения), но если не готова была каменная рака, то погребение откладывали до другого дня, как то случилось с телом князя Давида Святославича3. Такой гроб замазывали. Над могилами князей и княгинь в церквях обыкновенно ставили каменные гробницы, или надгробницы, с покровами и выносными образами, перед коими горела неугасимая свеча, чтобы «память родителей не угасала». Это называлось, говорит летопись, «последнюю службу сотворить родителям своим». Поминовение считалось священной обязанностью в день кончины и тезоименитства усопших, и в родительские субботы. Тогда ставили на гроб их кутью, служили панихиды и заупокойные обедни; со дворца давали на братию калачи, рыбу и квасы — и у церкви Спаса на Бору, где Иоанн Калита кормил и одевал убогих, раздавали нищим милостыню по душе поминаемых — и в притворе храма над княжескими гробами или в боковой трапезе творилось заупокойное учреждение для иноков.

Гробы родительские для детей были жертвенниками обетов; у отня гроба они заключали союзы, утверждались между собою клятвой, как будто перед живым послухом; на сырной неделе и, отправляясь в поход, они приходили прощаться, в первый день Пасхи — христосоваться. Такова была святыня гробов родительских, вверенная не внутренности храма Преображенского, где опочивают св. мощи святителя Пермского Стефана, но притвору его. Издревле притвор церковный как в Царьграде, так и на Руси служил усыпальницей княжеской; потому что на Востоке, от первых веков, не дозволялось никого погребать во внутренности храма. Св. Иоанн Златоуст свидетельствует нам, что сын Константина Великого вменил за особенную честь, что отца его похоронили при входе в храм. «Что дверники в Царском дворце, — говорит он, — то Цари во гробе у храма». На таком основании притвор Преображенской церкви определен был для погребения московских князей и княгинь, коих гробы лежат в земле под каменным помостом. Но над ними давно уже нет надгробниц. Вероятно, они разрушены или самые гробы опущены в землю тогда, когда поляки, занимавшие Кремль около 19 месяцев, по словам Аврамия Палицына, искали в могилах сокровищ.

К сожалению, на самих гробах и на утварях нет имен, которые могли бы для нас разоблачить тайну могилы. Древние синодики, куда вносились для поминовения имена погребенных здесь, истлели в пожарах. Одни безгласные кости, одни безымянные знаки их сана не скажут нам, кому и когда они принадлежали. Но, к счастью, летописи сохранили нам имена великих князей и княгинь, погребенных в притворе этого храма. В 1393 г. здесь положен юный сын великого князя Дмитрия Донского Иоанн, в иночестве Иоасаф, подле гроба бабы своей, княгини Александры Княжь Ивановны, вдовы великого князя Иоанна Иоанновича, скончавшейся в 1364 г. Здесь гробы великой княгини, инокини Елены, умершей в 1332 г., первой супруги великого князя Симеона Гордого, Марии, и второй его супруги, Анастасии Литовской, умершей в 1345 г. Великая княгиня Мария, разведенная с супругом своим, приняв ангельский образ с именем Феотинии, пребывала в этом монастыре до блаженной кончины своей, которая постигла ее спустя 46 лет после супруга ее. Тело ее положено в монастыре у Спаса на Москве 31 марта 1399 г., но в 1473 г., вероятно, при возобновлении церкви «обретена в теле неврежена ни чем, только ряса истлела»6. Великий князь Иоанн III, призвав благочестивую игуменью Алексеевскую Улиану, повелел ей облечь мощи прабабки его «во все новые ризы монашеские».

Итак, если это не останки юного инока Иоасафа, сына Донского, то должны быть мощи Феотинии, сохранившие на себе невредимо священные знаки иноческого сана, — параманд и пояс, равно как и свидетельство елеосвящения — скудельный сосудец.

По своему отношению к церковной археологии, сии древние св. утвари заслуживают особенного внимания.

Известно, что параманд, рбсбмЬндх, или аналав, возлагается при пострижении в монашество; обыкновенно, его прикрепляют крестообразно шнуром между раменами. Сим священным убрусом закрывали лицо усопшему иноку. У Гоара так описан сей знак монашеского образа: «Параманд есть четвероконечный лоскут, длиною в одну пядень, который посредством длинных шнуров прикрепляется к рукам и плечам. На нем обыкновенно изображаются знамения страстей Спасителя, крест большой с четырьмя меньшими по сторонам и со словами IC XP NK, т.е. Иисус Христос победил». Таковы параманды, доныне употребляемые иноками и устраиваемые обыкновенно из бумажной, шерстяной или шелковой ткани. Но изображенный на эстампе параманд, как мы заметили, кожаный, хорошо сохранившийся, длиной 4 3/4 вершка, а шириной 3 вершка. Из кожи они делались согласно с толкованием Симеона Фессалонийского, который говорит, что «Аналав из кож животных за мирских умерщвление, от рамен спреди крестовидно и созади знамение креста имущий, паче же самый изобразующий крест». Вместо креста вытиснутые двенадцать господских праздников с надписями представлены в следующем порядке: Блговtщенье, Пребраженье, Рожьтво Хс`во, Распmтье Хс`во, Встр`tнье Хс`во, Вскресенье Хс`во, Крещенье Хс`во, Вз`несенье Гн`е, Вскресенье Лз`рво, Шс`тве Дх`а ст`го, Вх`дъ въ IBер`слмъ, Успенье ст Бц`ї.

Замечательно, что в числе праздников, здесь изображенных, находятся такие, какие не вошли в состав господских, доныне принимаемых православной Российской церковью, например: Распятие Господне и Лазарево Воскресение; зато нет таких, какие теперь причислены к двунадесятым, например, Воздвижение Честнаго Креста, Введение и Рождество Богородицы. Это показывает, что в XIV в. отечественная церковь наша принимала те же господские праздники, какие показаны у Никифора Каллиста, жившего в том же веке. Он излагает их в следующем порядке: Благовещение, Рождество Христово, Сретение, Богоявление, Преображение, Лазарево Воскресение, Вход во Иерусалим, Распятие, Воскресение, Вознесение, Сошествие Святаго Духа и Успение Пресвятой Богородицы. С расписанием праздников у Каллиста согласно изображение их на параманде, найденном в гробе церкви Спаса на Бору.

На кожаном поясе вытиснуты те же праздники, что и на параманде. Напоминая иноку пояс усменный Предтечи, по словам св. Германа, он знаменует умерщвление плоти и возобновление духа, а вместе с тем готовность на всякое доброе дело. Кроме вещества и значения этой утвари, замечателен в ней способ тиснения. На ней вытиснуты выпукло изображения и надписи посредством медной доски, на коей они вырезаны были вглубь. Такое дело походит на печатание неподвижными буквами; от него сделан переход к оттискам гравированных досок и к печатанию подвижными буквами. В делах о пожаре московском 1737 г. упомянута «старая доска медная, что печатают кожи».

Не оставим без внимания и двух скудельных сосудов, лежавших в гробах. Они не одинаковой величины и сделаны искусно из глины, муравленые; один грановитый, желтоватого цвета, другой гладкий, зеленоватый. Значение их такое же в чине отпевания, какое у греков. После отпевания усопшего, наполнив их оставшимся от елеосвящения маслом с красным вином, изливали его на покойника, а самый сосудец клали ему в гроб.

Описанные нами утвари осматривал государь император Николай I, столь внимательный и благоговейный к отечественной древности и святыне. Найденные в гробах бывшим придворным протоиереем, а ныне протопресвитером, уездным секретарем Василием Ивановичем Платоновым, они хранятся в алтаре церкви Спаса на Бору.