3 апреля 1925 года Булгакову во МХАТе предложили написать пьесу по роману «Белая гвардия». Работу над первой редакцией Булгаков начал в июле 1925 года. В пьесе, как и в романе, Булгаков основывался на собственных воспоминаниях о Киеве времён Гражданской войны. Первую редакцию автор прочёл в театре в начале сентября того же года, 25 сентября1926 года пьеса была разрешена к постановке.
В дальнейшем она неоднократно редактировалась. В настоящее время известны три редакции пьесы; две первые имеют то же название, что и роман, однако из-за проблем с цензурой его пришлось сменить. Название «Дни Турбиных» использовалось и для романа. В частности, первое его издание (1927 и 1929 гг., издательство «Concorde», г. Париж) было озаглавлено «Дни Турбиных (Белая гвардия)»[1]. Среди исследователей не существует единого мнения относительно того, какую редакцию считать последней[2]. Одни указывают на то, что третья появилась в результате запрета второй и поэтому не может считаться окончательным проявлением авторской воли. Другие утверждают, что именно «Дни Турбиных» должны быть признаны основным текстом, поскольку по ним уже много десятилетий играют спектакли. Рукописи пьесы не сохранились. Третья редакция впервые опубликована Е. С. Булгаковой в 1955 году. Вторая редакция впервые увидела свет в Мюнхене.
В 1927 году проходимец З. Л. Каганский объявил себя правообладателем на переводы и постановку пьесы за границей. В связи с этим М. А. Булгаков 21 февраля 1928 года обратился в Моссовет с просьбой о разрешении выехать за границу для переговоров о постановке пьесы.[источник не указан 2850 дней]
События, описанные в пьесе, происходят в конце 1918 — начале 1919 годов в Киеве и охватывают собой падение режима гетмана Скоропадского, приход Петлюры и изгнание его из города большевиками. На фоне постоянной смены власти происходит личная трагедия семьи Турбиных, ломаются основы старой жизни.
Первая редакция имела 5 актов, а вторая и третья — только 4.
Современные критики считают «Дни Турбиных» вершиной театрального успеха Булгакова. Её сценическая судьба была сложна[4]. Впервые поставленная во МХАТе, пьеса пользовалась большим зрительским успехом, но получила разгромные рецензии в тогдашней советской прессе.
Фельетонист Михаил Левидов 8 октября 1926 года в рецензии в «Вечерней Москве», хваля писательский талант Булгакова, в отношении пьесы заметил: «Что же получается? Ничего не получается. Досадный пустяк получается. Нет пьесы. <…> И удивляешься: ведь подлинный, настоящий писатель Булгаков: стройна и убедительна композиция его прозы — и бедны, трафаретны, искусственны его драматургические приёмы; ведь прекрасен, сочен язык булаковских рассказов, — и как бледен язык его пьесы, уснащённый остроумием среднего пошиба, дешёвого качества[5]».
В статье журнала «Новый зритель» от 2 февраля 1927 года Булгаков отчеркнул следующее[6]:
Мы готовы согласиться с некоторыми из наших друзей, что «Дни Турбиных» циничная попытка идеализировать белогвардейщину, но мы не сомневаемся в том, что именно «Дни Турбиных» — осиновый кол в её гроб. Почему? Потому, что для здорового советского зрителя самая идеальная слякоть не может представить соблазна, а для вымирающих активных врагов и для пассивных, дряблых, равнодушных обывателей та же слякоть не может дать ни упора, ни заряда против нас. Всё равно как похоронный гимн не может служить военным маршем.
В апреле 1929 года «Дни Турбиных» были сняты с репертуара. Автора обвиняли в мещанском и буржуазном настроении, пропаганде белого движения. Но покровителем Булгакова оказался сам Сталин. Распространено утверждение, согласно которому Сталин якобы смотрел спектакль пятнадцать раз[7], однако никаких документальных доказательств этому нет, и этот факт вызывает серьёзные сомнения[8]. По указанию Сталина спектакль был восстановлен и вошёл в классический репертуар театра. Любовь Сталина к пьесе некоторыми воспринималась как свидетельство перемены взглядов, изменение отношения к традициям русской армии (с личным отношением Сталина связывали также введение в РККАзнаков различия, погон и прочих атрибутов Российской императорской армии).
Сам Сталин в письме к драматургу В. Билль-Белоцерковскому указывал, что пьеса нравится ему, наоборот, из-за того, что в ней показано поражение белых. Письмо было впоследствии опубликовано самим Сталиным в собрании сочинений уже после смерти Булгакова, в 1949 году:
Почему так часто ставят на сцене пьесы Булгакова? Потому, должно быть, что своих пьес, годных для постановки, не хватает. На безрыбье даже «Дни Турбиных» — рыба. Конечно, очень легко «критиковать» и требовать запрета в отношении непролетарской литературы. Но самое лёгкое нельзя считать самым хорошим. <…> Что касается собственно пьесы «Дни Турбиных», то она не так уж плоха, ибо она даёт больше пользы, чем вреда. Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: «если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав своё дело окончательно проигранным, — значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь», «Дни Турбиных» есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма.
— Из письма Сталина «Ответ Билль-Белоцерковскому» от 2 февраля 1929 года[9]
После возобновления спектакля в 1932 году появилась статья Вс. Вишневского:
Ну вот, посмотрели «Дни Турбиных» <…> Махонькие, из офицерских собраний, с запахом «выпивона и закусона» страстишки, любвишки, делишки. Мелодраматические узоры, немножко российских чувств, немножко музычки. Я слышу: Какого чёрта! <…> Чего достиг? Того, что все смотрят пьесу, покачивая головами, и вспоминают рамзинское дело…
— «Когда я буду вскоре умирать…»: Переписка М. А. Булгакова с П. С. Поповым (1928—1940). — М.: Эксмо, 2003. — С. 123—125.
Для Михаила Булгакова, перебивавшегося случайными заработками, постановка в МХАТе была едва ли не единственной возможностью содержать семью[10].
Машинистка И. С. Раабен (дочь генерала Каменского), которая печатала роман «Белая гвардия» и которую Булгаков пригласил на спектакль, вспоминала: «Спектакль был потрясающий, потому что всё было живо в памяти у людей. Были истерики, обмороки, семь человек увезла скорая помощь, потому что среди зрителей были люди, пережившие и Петлюру, и киевские эти ужасы, и вообще трудности гражданской войны…»
Публицист И. Л. Солоневич впоследствии описывал неординарные события, связанные с постановкой:
… Кажется, в 1929 году Московский художественный театр ставил известную тогда пьесу Булгакова «Дни Турбиных». Это было повествование об обманутых белогвардейских офицерах, застрявших в Киеве. Публика Московского художественного театра не была средней публикой. Это было «отбор». Билеты в театры распределялись профсоюзами, и верхушка интеллигенции, бюрократии и партии получала, конечно, лучшие места и в лучших театрах. В числе этой бюрократии был и я: я работал как раз в том отделе профсоюза, который эти билеты распределял. По ходу пьесы, белогвардейские офицеры пьют водку и поют «Боже, Царя храни!» Это был лучший театр в мире, и на его сцене выступали лучшие артисты мира. И вот — начинается — чуть-чуть вразброд, как и полагается пьяной компании:
«Боже, Царя храни»…
И вот тут наступает необъяснимое: зал начинает вставать. Голоса артистов крепнут. Артисты поют стоя и зал слушает стоя: рядом со мной сидел мой шеф по культурно-просветительной деятельности — коммунист из рабочих. Он тоже встал. Люди стояли, слушали и плакали. Потом мой коммунист, путаясь и нервничая, пытался мне что-то объяснить что-то совершенно беспомощное. Я ему помог: это массовое внушение. Но это было не только внушением.
За эту демонстрацию пьесу сняли с репертуара. Потом попытались поставить опять — причём от режиссуры потребовали, чтобы «Боже Царя храни» было спето, как пьяное издевательство. Из этого ничего не вышло — не знаю, почему именно — и пьесу сняли окончательно. Об этом происшествии в своё время знала «вся Москва».
— Солоневич И. Л. Загадка и разгадка России. — М.: ФондИВ, 2008. — С. 451.
После снятия с репертуара в 1929 году спектакль был возобновлён 18 февраля 1932 года и сохранялся на сцене Художественного театра вплоть до июня 1941 года. Всего в 1926—1941 годах пьеса прошла 987 раз.
М. А. Булгаков писал в письме П. С. Попову 24 апреля 1932 года о возобновлении спектакля:
От Тверской до Театра стояли мужские фигуры и бормотали механически: «Нет ли лишнего билетика?» То же было и со стороны Дмитровки. В зале я не был. Я был за кулисами, и актёры волновались так, что заразили меня. Я стал перемещаться с места на место, опустели руки и ноги. Во всех концах звонки, то свет ударит в софитах, то вдруг, как в шахте, тьма, и <…> кажется, что спектакль идёт с вертящей голову быстротой… Топорков играет Мышлаевского первоклассно… Актёры волновались так, что бледнели под гримом, <…> а глаза были замученные, настороженные, выспрашивающие… Занавес давали 20 раз.
— «Когда я буду вскоре умирать…»: Переписка М. А. Булгакова с П. С. Поповым (1928—1940). — М.: Эксмо, 2003. — С. 117—118.
↑См. статью «Дни Турбиных» в Булгаковской энциклопедии
↑По утверждению В. Ф. Шанаева, Сталин смотрел её во МХАТе 15 раз и говорил о ней: «Спектакль здорово берёт за душу. Против шерсти берёт». Также Шанаев отмечает: «В Кремлёвской библиотеке Сталина хранилось несколько книг Булгакова. И не случайно, наверное, в своём обращении к народу по радио 3 июля 1941 года И. В. Сталин использовал фразу из пьесы „Дни Турбиных“: „К вам обращаюсь я, друзья мои“…» [1] (недоступная ссылка) (Правда, в пьесе нет такой фразы, есть только распространённое словосочетание «друзья мои»)
↑Сталин И. В.Ответ Билль-Белоцерковскому // Сталин И. В. Сочинения. — Т. 11. — М.: ОГИЗ; Государственное издательство политической литературы, 1949. — С. 326—329 (Примечания к «Ответу Билль-Белоцерковскому»: С. 368). — С. 328.Архивная копия от 13 мая 2012 на Wayback Machine
Медиафайлы на Викискладе
